Поговорим о театре?

[2219272]

Спорить о роли искусства в развитии общества – занятие неблагодарное. Но как в хорошей литературе каждый найдет для себя свое – и ребенок, впервые открывший книгу, и люмпен, жаждущий развлечений, и интеллектуал, ищущий откровений, так и театральное искусство в лучших своих проявлениях рассчитано на массового зрителя. И, может быть, не случайно (да что значит – может? определенно не случайно) самые яркие постановки – это новые интерпретации классики.
Не то, чтобы я современную драматургию не ценил. Но вот как-то фигур уровня Островского я сегодня пока не наблюдаю. Может, дело в этом. А может, для того, чтобы осознать день нынешний, надо его немного назад отпустить…
Хотя если в текст вчитаться, то пьесы Островского – не просто злободневны. Они суперсовременны. Помнится, в мои школьные годы, когда я читал или смотрел Островского, я точно знал, кто виноват и кто плохой…
И, кстати, мне, увлеченному театром, «Таланты и поклонники» тогда были, мягко говоря, непонятны. Я искренне считал эту пьесу большой трагедией. О любви, которая гибнет в лапах капитала. О еще одной сломанной судьбе актрисы…
«Но юность ушла. Что нам ссориться с нею?»
Для ученика Петра Фоменко Миндаугаса Карбаускиса «Таланты и поклонники» стали первым спектаклем на сцене академического театра имени Маяковского, который он возглавил.
На главную роль Сашеньки Негиной он пригласил Ирину Пегову. И в январе состоялась премьера, ставшая знаковым событием для театра.
Огромная сцена в минималистских декорациях позволяет не сосредотачиваться на убранстве. Не привязываться к эпохе. Она – вне времени. Из любого времени могли выпасть несколько стульев и рояль. А больше тут и нет ничего. Опускающиеся стены будут и улицей, и квартирой Негиных, и театром, и вокзалом. Здесь по вращающемуся кругу будет бегать Сашенька, брести старик Нароков, мчаться поезд, увозящий Негиных.
Да и костюмы – они, скорее, костюмы 20 века. Никаких пышных платьев, затейливых шляпок. Персонажи пьесы – они тоже вне времени.
Облаченная в «приличный» пиджачок Домна Пантелеевна – Светлана Немоляева. Когда-то она начинала свою театральную карьеру в роли Сашеньки Негиной, сегодня она играет ее мать. Суетливая, крикливая и напуганная. Она похожа на сотни пенсионерок в очередях и на билетершу в любимом театре, немного на наших мам… Она также суетится и переживает, как выжить. Хватит ли денег снять комнату? На что купить…?
В далекие восьмидесятые нам было не понять ее проблемы – подумаешь, денег мало… работает же – значит, все хорошо…
Воистину, надо было пройти через эти три десятилетия, чтобы Домна Пантелеевна из далекой старухи снова стала близкой и понятной…
Мы привыкли видеть Немоляеву в роли благородных дам. В Домне Пантелеевне ничего благородного нет, она суетлива, не очень умна, она вечно лезет не туда и не так…
Подняться до уровня трагикомедии Немоляевой удается легко и без пафоса. Она уже прошла весь тот путь, который еще только предстоит пройти Сашеньке. Она уже потеряла надежду… Но стоит надеть красивую шаль, стоит засверкать впереди саду с павлинами – и суетливая старуха уступает место «благородной матери». И лишь один страх живет теперь в душе – не опоздать бы на уходящий поезд!
Декорации и костюмы не случайно максимально изъяты из времени. История, которая разыгрывается на наших глазах, происходила 150 лет назад. Но вполне могла произойти и сегодня. И персонажи – тоже вне времени.
Фатоватый князь Ираклий Дулебов. В светлом костюме, чуть вышедшем из моды, он прекрасно вписался бы в любое афте-пати. Гляньте любой репортаж с фестиваля – там бродит не менее десятка таких меценатов. Некогда красавец, он и сегодня изыскан и небрежен. Он точно знает себе цену и уж окружающим-то ее напомнит непременно. Он благороден и знает, что в дом к женщине надо являться с цветами. Он знает все модные новинки культуры и готов рассуждать о них с интеллектуальным придыханием. Мечта, а не поклонник!
Игорь Костолевский по-прежнему красив и удивительно органичен в этой роли. И даже его брезгливая гримаса – она не напоказ. Она идет словно из самого сердца сиятельного князя, который вынужден, ну, просто вынужден общаться с людьми, настолько ниже себя.
И свое предложение Сашеньке он делает исключительно из милости и, видит бог, хорошего отношения. Он ведь не себя, стареющего, порадовать хочет, он поддержать талант готов…
И совершенно искренне его возмущение – он какой-то девчонке, пигалице, одолжение делает, а она смеет нос воротить? Обидно. Да! И он обижается – всерьез и надолго. О нет, князь Костолевского – он не злодей. Там, внутри себя, он все еще двадцатилетний красавец, любимец дам и король балов. Там, внутри себя, он точно знает, насколько он выше этих Бакиных, Великатовых… Он не то чтобы забыл о прожитых годах – он просто не берет их во внимание. И опять же – он ведь не за попку ущипнул молоденькую девочку. Он ей по чести предложил свою покровительство… А она, мерзавка, мало что отказалась, так еще нахамила. Ну, как тут не обидеться? Не наказать зарвавшуюся девицу?
Да и сама девица-то…
Сашенька Пеговой – не эфемерная дива. Не трепетное создание. Она очень земная – эта девушка в коротковатом платьице в горошек. Она знает цену деньгам. Она любит красивые платья и не против посплетничать. Она вынуждена содержать себя и маменьку, весь дом и при этом – она просто обязана быть звездой. А звездность – она и денег стоит, и опять же – на виду все. Вся личная жизнь.
Там, на сцене, ей зал рукоплещет, а здесь, за кулисами, и бенефис долго не давали, и долги накопились, и старые идиоты нагло предлагают в содержанки перейти. Ладно бы хотя б соврал о любви неземной – ну, кому любви-то неземной не хочется? Так нет же, покупает, как на базаре, даром что князь. Или вот Мартын Прокофьевич Нароков – Ефим Байковский. Старик уже, а то стихи притащит, то открыточку какую, и всё с придыханием о великой неземной любви. Тоже мне, Король Лир провинциального театра… Да мало ли их, шакалов, бродит вокруг – пьяный чиновник Бакин вон в дом притащился и чушь несёт. А у других – у них не так всё. Вон Ниночка Смельская – Анна Ардова. И таланта не столько бог дал, и возрастом постарше, а у неё всё в шоколаде: и на санях-то её катают, и платья покупают, и подарки дарят… И как, скажите, выжить честной девушке среди этих… поклонников?
Нас в свое время учили, что в своих пьесах Островский показывает панораму московской жизни 19 века, раскрывает суть мещанского мирка…
Александр Николаевич Островский – драматург великий. По его пьесам можно и правда составлять энциклопедию московской жизни середины 19 века. Но только ли 19?
Карбаускис уверен, архетипы Островского – живее всех живых и бродят меж нас. Причем не так уж и незримо.
Вот они – герои пьесы на сцене. Не узнаете? Мелкий чиновник Бакин – он уже наворовал достаточно, чтобы надеть приличный костюм и прогуливаться по театральному фойе под руку с самим князем. Он уже принят в кругу этих, с позволения сказать, поклонников искусства как равный. Ну, или почти как равный. И вот это "почти" отравляет жизнь молодому чиновнику в исполнении Виталия Гребенникова. Ах, как корежит его от чуть презрительного взгляда князя, от недостаточного уважения артистов. Деньги уже есть, теперь нужно завоевать место в светской тусовке. Как, за счет чего забраться наверх, поближе к олимпу? Вроде и хорошо бы войти туда в роли, например, любовника примы. И тащится пьяный Бакин на квартиру к Сашеньке, ломает свою комедию. Он на стуле поспит, лишь бы завтра всем и каждому доложить, что переночевал в доме неприступной артисточки. Князю отказала, а перед чиновником Бакиным не устояла!!!!
Виталий Гребенников – одно из моих открытий на этом спектакле. Он четко и пластично ведет внешний рисунок роли. Но за внешним рисунком угадывается глубокая психологическая проработанность характера. Он узнаваем – этот самый Бакин – он будет идти по головам. Вылизывать и лебезить. У него одна цель – дорваться до той высокой ступеньки.
Удивительно ли, что из этих поклонников выбирает Сашенька студента Мелузова – Даниила Спиваковского?
Петр Егорович – он ведь... не такой, как все. Он слова говорит – о равенстве и прекрасном будущем. И он ценит то, как честно и тяжело работает Сашенька. Не то, что князь такой, который лишь сетует – так жить нельзя. Он, Петр Егорович, понимает, как тяжело самой на жизнь зарабатывать. Да и руки свои не тянет куда попало. А если и гладит по голове – так это энергетическая подпитка. Да... И он – в будущее устремлен. Он не о себе думает. О народе… да…
Петр Егорович Спиваковского – это второе открытие для меня. Нескладный, страшненький, высокий и сутулый. В нелепой вязаной шапочке, надвинутой на самые глаза. Петр Егорович на роль Аполлона точно не тянет, и на роль рокового красавца тоже. У него нет денег, благородных предков, работы. Ему так сложно тягаться с этими богатыми поклонниками в отлично пошитых костюмах. И сам это прекрасно знает.
Если попытаться с ними соревноваться на их поле – с ума сойти можно, но Петр Егорович, бывший студент, ожидающий учительского места, и не тягается. Он идет другим путем.
Он не собирается прогибаться под изменчивый мир. Он несет свет в массы. Он учит. Он знает, как надо и как правильно. Он знает, где добро и где зло. И он, Петр Егорович, – на правильной стороне добра. К этому добру он ведет за собой. И настолько он уверен в себе, что и окружающие начинают верить. И не только в Сашеньке Негиной дело. Но заметьте – никому – ни искушенной Нине , ни завистливому до зубовного скрежета Бакину, ни антрепренеру труппы Мигаеву не приходит в голову сомневаться в праве Петра Егоровича учить людей как им жить, присутствовать на общем собрании труппы, указывать на ошибки.
И вот ведь что интересно – говорит Петр Егорович ужасно правильные слова. И где-то там в восьмидесятых даже в голову не приходило ни на мгновение усомниться в том, насколько он прав, призывая отречься от суетного и помнить, что счастье – оно в труде на благо общества. Лишняя тряпка – это полное мещанство. И сегодня он говорит те же слова. Но звучат они совершенно иначе. Не то чтобы совсем наивно. Но как-то... в общем, Сашенька ему не верит. И мы – зрители – тоже.
Там, в восьмидесятых, я точно знал, что Сашенька должна остаться с Петром Егоровичем. Потому что это – правильно, и они пойдут счастливой дорогой. Сегодня, глядя на сцену, совершенно чётко понимаю: Петру Егоровичу, по сути, не нужна именно эта самая Сашенька. Он её не любит. Он себя в ней любит – свою первую ученицу, из которой уже почти воспитал нового человека...
Он не настаивает и не обижается, но под его полным укоризны взглядом понимаешь свою ничтожность и суетность... И допрыгнуть до его планки никому не под силу. А как жить, всё время прыгая-то?
И тут на сцену выходит третье моё потрясение – господин Великатов в исполнении Михаила Филиппова.
Я прежде не видел Филиппова на сцене – и жалею об этом. Экран не передает его мощной энергетики. Он рисует своего героя очень точными, почти скупым штрихами. Но за каждым движением, за каждой деталью – целая история, которую невозможно не уловить, не понять.
Господин Великатов богат, но в костюмах не ходит. Он в демократичном джемпере, и он совершенно спокойно воспринимает, как чуть свысока поглядывает на него князь, как буквально принюхивается Бакин... Ему не надо никому ничего доказывать: он давно всё доказал себе. Он построил свой дом с павлинами. Он создал свою империю, теперь он хочет её украсить.
Великатов точно знает, чего хочет и как это получить. Антрепренеру – денег, Домне Пантелеевне – шаль, Сашеньке – цветы и романтическое признание в любви. Он умеет оказаться в нужное время в нужном месте и сказать нужное слово.
Да, все мы понимаем, что состояние, подобное Великатовскому, в белых перчатках не создашь. Но... Он так надёжен, так смирен, и опять же – дом не просто так, а с павлинами!
Стоит ли удивляться, что из толпы своих нелепых поклонников Сашенька выбирает самого надёжного? Кто сегодня осудит её за этот выбор?
А Пётр Егорович, ну, он вроде и не обижается. И другие ученицы у него будут , и он-то прекрасное будущее обещает ей ой, как нескоро – до него ещё дожить надо...
И вот уже поезд уносит счастливых Негиных к новой жизни. А позади, на вокзале, остался корчащийся в пароксизме ненависти Бакин, несколько разочарованный князь, пафосно страдающий Мартын Прокофьевич и... Пётр Егорович.
Он во многом предтеча и Константина Треплева, и Пети Трофимова. Но сегодня, здесь и сейчас, он – проиграл. И вот здесь, вот здесь он произносит свой монолог – кредо.
«Мелузов. Вот и давайте бороться: вы свое дело делайте, а я буду свое. И посмотрим, кто скорее устанет. Вы скорее бросите свое занятие; в легкомыслии немного привлекательного; придете в солидный возраст, совесть зазрит. Бывают, конечно, и такие счастливые натуры, что до глубокой старости сохраняют способность с удивительною легкостью перелетать с цветка на цветок; но это исключения. Я же свое дело буду делать до конца. А если я перестану учить, перестану верить в возможность улучшать людей или малодушно погружусь в бездействие и махну рукой на все, тогда покупайте мне пистолет, спасибо скажу!»
Островский на этом свою пьесу заканчивает. Дальше уже Мелузов надвигает шляпу и закутывается пледом. Все выпивают шампанского, и падет занавес…
В спектакле, выслушав своего идеологического противника, Бакин с усмешкой протягивает пистолет. А Мелузов тот пистолет берет...
Там, в середине 19 века, у Мелузова впереди было... ого-го сколько. Здесь и сейчас? Похоже, ничего и нету...
Идеалы закончились. Потерпели поражение в борьбе с реальностью?
И этот самый взятый пистолет царапнул до крови. Снова и снова возвращаюсь к нему. Снова и снова переживаю – ну зачем, зачем он взял его?
А мне ведь уже много лет, я пережил и восьмидесятые, и девяностые, и в 21 веке выжил...
Я прекрасно знаю, что идеалы – с ними каши не сваришь. Что с Великатовыми куда надежнее. И что счастья хочется не когда-нибудь в будущем, а здесь и сейчас…
Но зачем он взял пистолет?
И лишь недавно меня осенило – вот если этот пистолет меня не в восьмидесятые, а в 2012 году так царапнул – может, правда, еще не все потеряно? Может, ради этого все и...