…— Огня зажигать нельзя было, Из Ельца до передовой шли пешком. Началась распути-ца, тыловое снабжение не успевало, голодали. Шли по но-чам, а кругом — минные поля, в сторону не свернуть…— вспоминает Тамара Яковлевна Кобец, — продуктов не было. Картошку-то мы еще находили — в пустых выжженных деревнях вскрывали картофельные ямы… А чтобы испечь ее, костер прямо в домах разводили.
Грязь, холод. Начались вши, болезни. Страшным был тот переход. В тот день рождения, 29 марта, приехал из соседнего полка брат. Привез гостинец - три пакета концентрата пшенной каши. Так пока мы его варили, две девчонки упали в обморок от запаха пищи.
читать дальшеА потом был первый бой у деревни Трофимовки. И первые раненные в медсанбате. Страшный бой, когда раненные — шли всю ночь, и их было, нечем кормить, и освещал избушку лишь тлеющий кончик про-вода, и не было врача, в лишь девчонки-медсестры…
После этой ночи изрядно поредевший полк отвели в ре-зерв, и снова были вши, голод…
Но вспоминать хочется не об этом. Плохое — оно просто исчезает, уходит из памяти. А перед глазами — изумрудно-зеленый лес и поляны ландышей. Они с Машей в мае поехали за медикаментами. Навстречу — офицер незнакомый: «Познакомимся, девочки? Где вы — я вам напишу…».
И вскоре вестовой принес первое письмо, на котором вместо марки рисунок собаки. - Два друга из соседней части решили познакомиться. Старая, как мир, история. Письма каждый день. Если хорошее настроение — у собаки на конверте уши подняты, если плохое — и глаза закрыты… Потом — первые встречи… Второго, друга, звали Николаем Кобец.
— Я все наши встречи с Колей помню, — говорит Тамара Яковлевна. — Знаете, бывает любовь с первого взгляда. Я как его увидела — так свет в глазах померк. Высокий, красивый… Пошли они нас первый раз провожать. Шутят, смеют-ся… А у меня одна мысль — а вдруг ему Маша понравилась… И тот мостик, на котором остановила его, чтобы от ребят от-стать, помню. И бревно, на котором сидели в тот вечер…
Война, учеба, перевязки, болезни — да разве об этом в двадцать лет думаешь? Нам с Колей редкие встречи выпада-ли, но уж расставаться невмочь было. Впрочем, что это я — мы же о войне вспоминаем.
…Июль 43-го года. Самые страшные бои. Тепловские высоты. Здесь, на стыке 13-ой и 70-й армий Центрального фронта, насмерть стояла прославленная 140-я Сибирская. Сейчас здесь высится восьмиметровый памятный знак. Огром-ный постамент с цифрами «140». И крупными бронзовыми бук-вами текст: «Сибирская, Новгород-Северская ордена Ленина, дважды Краснознаменная, орденов Суворова и Кутузова стрелковая дивизия 7 — 16 июня 1943 года на рубеже Само-дуровка — Теплое-Погорельцы стояла насмерть, чтобы жили вы».
Знак этот — признание величайшего мужества и стойко-сти воинов чекистов. Одиннадцать дней Курской битвы — между 6 и 18 июля 1943 года — вместили в себя героизм и гибель, победу и потери. Самые страшные бои проходили у деревни Самодуровки. В семидесятых годах ветераны вместе с юными следопытами вновь проходили по местам боев. Оста-новились у центральной высотки под номером 312, из-за ко-торой завязался страшный бой. Это — ориентир, на который направлялись все немецкие части, поскольку высота занима-ла господствующее положение, с нее просматривались пози-ции немецких войск и даже Курск. Здесь и стояла 140-я ди-визия. Несмотря на мощнейшее давление гитлеровских войск, чекисты выстояли. Сквозь боевые порядки дивизии немцы не смогли прорваться… Высотка под номером 312 — своего рода памятник. Ее вершина не засевается, здесь не пашут и не жнут… Да и вырастет ли что-то на этой земле — неизвестно. Когда ветераны вместе с юными следопытами приехали к вы-сотке и стали раскапывать землю — помните, были такие традиции у пионеров — то с каждого квадратного метра зем-ли «собрали» где-то по 130 — 150 осколков, пуль, — «смер-тоносного железа». С каждого метра. И это - в семидесятых годах. А в 1943-ем…
…Сначала на бомбежку заходили самолеты. Несколько бомбовых ударов по позициям, занимаемым 140-й дивизией. Вниз летели и бомбы, и железные бочки, и кусочки рель-сов... Зачем? Да когда летит вниз в крутом пике кусочек рельса, то звука этого, визга — человеческие нервы не вы-держивают. Люди сходили с ума, выбегали из окопов…
Затем артиллерийская атака, и — танковая. Новые не-мецкие танки — «тигры», «пантеры». Броню этих танков не пробивал пушечный снаряд. А гранаты кидать, как в кино - это еще ведь добраться на расстояние броска нужно…
Самое страшное в танковой атаке — ощущение собствен-ного бессилия. Когда вот он, танк, идет на тебя… и ты не можешь ничего сделать…
В страшную эту мясорубку вместе с бойцами 1 роты 1-го батальона 283 стрелкового полка попала и Тамара Яковлев-на.
— Томная ночь 6 июля… Поход… Усталая, в плащ-палатке, в больших сапогах, с сумкой на боку шагаю с ротой, — вспоминает она. — Вышли за деревню. С трех сторон линия фронта. Видны зарева, горящие машины, слышны взрывы, ро-кот самолетов, шипение осветительных ракет… Напрошенные мысли лезут в голову. «Вот, — думаю, — идем. Много нас. А кому суждено возвратиться?..». Вдруг конский топот, Нико-лай Наклоняется с лошади, просит беречь себя, желает уда-чи в предстоящих боях. Какая радость от этой встречи!.. Теперь мне совсем не страшно.
Не передовой нахожусь рядом с наблюдательным пунктом роты. От нас видно расположение немцев. Совсем близко бьет по фашистам наше орудие. А вот и гитлеровцы начинают беглый минометный огонь. Мины разрываются неподалеку, но раненых и убитых пока нет… Когда стрельба закончилась, мы закурили. Вдруг слышу — из соседнего окопа боец кричит: «Не бросай окурок, сейчас сверну цигарку и приду прику-рить!», Приподнялся, вылез из окопа — и тут мина… Взрыв… Подбегаю — мертв. А рядом лежит не прикуренная папироса Вот так смерть ходила рядом. И при встрече со смертью особенно отчетливо ощущалось: "Хочется жить! Жить! Жить!"
Будем помнить.