Делай что должно, и будь что будет.
Элиас Файнгерш –шведский тромбонист, лауреат престижных международных премий, выступающий оп всему миру, впервые играл в Новосибирске в прошлом году в рамках джазового проекта на фестивале Вадима Репина. Необычное шоу, разрушающее все представления о тромбоне, потрясло и запомнилось. И когда в программе Рождественского фестиваля появилась афиша с именем Элиаса, мы уже ожидали чего-то яркого и необычного.
читать дальше«Гамлет» - это вольная интерпретация Шекспировской трагедии для тромбона и оркестра. Тромбон плачет, шепчет и хохочет, страдает и мучается, словно и правда мечется оп сцене вовсе не музыкант, а сам принц Гамлет. И плачет королева Гертруда … Маленький свисток жалуется на одиночество и рыдает… И ты вдруг понимаешь, что жалуется и страдает сам принц Гамлет. Юный, ранимый, обиженный..
Я не знаю, об этом ли писал Шекспир и даже не знаю, об этом ли играет Элиас, но для меня Гамлет стал историей об одиночестве. А сам артист ни на чем не настаивает, он лишь рассказывает историю…
- Каждый видит и слышит свое, - уверен Элиас Файнгерш, - когда ты даешь зрителю возможность увидеть , услышать свое – это и есть главное.
Гамлет – это же по сути история противостояния. Это очень похоже на взаимоотношения солиста и оркестра. Гамлет вырос в королевской семье, вдруг у него родились идеи… Он говорит - надо вот так, ему отвечают – нет, мы привыкли иначе… И в этом его трагедия. У солиста то же самое. Пока он играет на скрипке или виолончели в оркестре, это одно. Когда он вышел перед оркестром – уже совсем другие отношения. Уже появляется какое-то противостояние, и я подумал, что на этих отношениях уже можно рассказать историю Гамлета. И мы с оркестром не играем вместе. Точнее – мы играем против друг друга, у нас все время противостояние. Вот об этом мы и играем Гамлета.
- Но соло на тромбоне – это ведь редкость. Обычно солируют рояль, виолончель, скрипка… Тем более сольные концерты…
- Но я же играю сольники.
- И сколько таких, как вы?
- Один… Но вообще все так и есть. Я жил и учился в Нью-Йорке, работал в очень хорошем оркестре на заменах. И мне это страшно не нравилось. Я понимал, что это лучшая работа, на которую я могу рассчитывать в жизни, что если я буду много и тяжело работать, если все сложится, то у меня есть шанс получить работу где-то в подобном оркестре… А мне сама работа не нравится. Изо дня в день, из года в год играть в оркестре чужую музыку так, как это видит дирижер…
И я с ужасом понимал, что вот я вполне могу просидеть еще сорок лет на этом стуле. И все? Вот он, мой стул?
Мой педагог Дэвид Нун, а я тогда учился композиции, как-то спросил: «Почему ты такой грустный?» Я рассказал. Он задумался и спросил: «А чего ты хочешь?»
Я подумал и ответил , что хочу играть на тромбоне, потому что очень люблю этот инструмент, но хочу играть свою музыку…
Он пожал плечам и ответил : «Играй».
Я засомневался - я же вменяемый человек, я же понимаю, что надо зарабатывать деньги, чтобы было, что есть...
А он мне – не заморачивайся, ты готов жить в студии или однокомнатной квартире, но заниматься именно тем, чем хочешь? Значит, занимайся, с голоду не умрёшь, я тебе обещаю!
Я начинал свои сольные концерты в шведском заполярье. Там есть такая форма - дневной концерт. Люди приезжают в город за покупками, а артисты театра в обеденное время выступают перед зрителями, пока те едят.
И однажды предложили мне. Я сразу согласился, а потом подумал – а что я буду делать? У меня были какие-то сольные наработки с тромбоном. Но там живут лесорубы. Я не был уверен, что им нужен Прокофьев или Шомберг. Значит, надо было выступать так, чтобы ему, лесорубу, который приехал за покупками, это было интересно…
И я начал работать. Составлять свою программу. Кое-что получается…
- И это кое-что принесло известность и Gran Prix Санкт Петербургского фестиваля «АртОкраина», звание Золотого тромбона Скандинавии и победы в международных конкурсах, гран-при престижных европейских фестивалей…
- Я очень внимательно отношусь к своим зрителям, я стараюсь делать то, что нужно слушателям, но при этом стараюсь не опускать свои стандарты. При всем романтизме я смотрю на мир очень прагматично. Ты выходишь в зал - и что ты им дашь сейчас? Ты вышел в зал, в котором сидят сто, двести, пятьсот человек. И что ты дашь им такого, ради чего они должны потратить свое время и свои деньги? Это как ресторан. Вы все умеете готовить, но зачем-то же вы приходите в ресторан. Это и атмосфера, и что то неизведанное, и какой-то необычный вкус… нужно чтобы человек вышел из зала и ему стало хорошо. Не бывает такого, что «мой зритель меня не понимает». Существуют внутренние стандарты. Есть зрители, они должны прийти с радостью, заплатить деньги и быть довольны, порекомендовать тебя другим, что бы они тоже заплатили деньги. И тоже вышли с чем-то.. И если ты соблюдёшь все вот эти вещи, то, может быть, что-то удастся...
Я играл для эфиопов и в престижных консерваторских питерских залах одну программу. И ее принимали, я горжусь этим.
- Вы играете Гамлета, и не только на тромбоне…
- Да, театр в моей жизни всегда присутствовал. Начать с того, что я родился в театре «Современник». Театр находится, на самом деле, в жилом доме, он, этот дом, сделан буквой П. Современник в одном конце буквы П, а мы – в другом конце жили. Папа уехал в Москву, был инженером, женился на моей маме, и я родился.
Потом я во время учебы немного играл в Ленкоме. Потом , когда уже были написаны и сыграны «Сны Ромео» и «Гамлет», Михаил Левитин пригласил меня в театр играть шута с тромбоном в «Короле Лире», я его и сейчас играю. Потом меня пригласили играть в Короле Лире в Лондон. Премьера была в театре «Глобус», который основал Шекспир. Потом мы поехали в тур по Англии. Шикарный был спектакль. Потом я играл Гамлета на сцене Гамлета в Эльсиноре. Потом кто-то написал, что я специалист по Шекспиру. И меня начали приглашать шекспироведы. Я себя там чувствовал просто как кот среди горностаев…Сидят доктора наук, и я им рассказываю. Я рассказывал очень просто, со своей точки зрения. Шекспировский тетра – он же был совладелец. Вот как вы думаете, он мог позволить, чтобы у него пол зала ушло? Вот чисто финансово? Он же платил актёрам, за все платил. Дотаций никаких не было. Вот и представьте, как он делал свою работу, чтобы у него зрители не уходили.
- Но это же разные виды искусства..
- Когда артист выходит на сцену, он делится энергией. Все остальное лишь инструмент.
Есть техническая разница, но если ты владеешь умением делиться энергией – то все получится. Тем более, что в любом сольном выступлении – большая доля театра. Когда ты на сцене - важно не только уметь играть, не просто самому войти в произведение. Важно пригласить туда зрителя, увести за собой. И неважно, какими инструментами ты для этого воспользуешься…
читать дальше«Гамлет» - это вольная интерпретация Шекспировской трагедии для тромбона и оркестра. Тромбон плачет, шепчет и хохочет, страдает и мучается, словно и правда мечется оп сцене вовсе не музыкант, а сам принц Гамлет. И плачет королева Гертруда … Маленький свисток жалуется на одиночество и рыдает… И ты вдруг понимаешь, что жалуется и страдает сам принц Гамлет. Юный, ранимый, обиженный..
Я не знаю, об этом ли писал Шекспир и даже не знаю, об этом ли играет Элиас, но для меня Гамлет стал историей об одиночестве. А сам артист ни на чем не настаивает, он лишь рассказывает историю…
- Каждый видит и слышит свое, - уверен Элиас Файнгерш, - когда ты даешь зрителю возможность увидеть , услышать свое – это и есть главное.
Гамлет – это же по сути история противостояния. Это очень похоже на взаимоотношения солиста и оркестра. Гамлет вырос в королевской семье, вдруг у него родились идеи… Он говорит - надо вот так, ему отвечают – нет, мы привыкли иначе… И в этом его трагедия. У солиста то же самое. Пока он играет на скрипке или виолончели в оркестре, это одно. Когда он вышел перед оркестром – уже совсем другие отношения. Уже появляется какое-то противостояние, и я подумал, что на этих отношениях уже можно рассказать историю Гамлета. И мы с оркестром не играем вместе. Точнее – мы играем против друг друга, у нас все время противостояние. Вот об этом мы и играем Гамлета.
- Но соло на тромбоне – это ведь редкость. Обычно солируют рояль, виолончель, скрипка… Тем более сольные концерты…
- Но я же играю сольники.
- И сколько таких, как вы?
- Один… Но вообще все так и есть. Я жил и учился в Нью-Йорке, работал в очень хорошем оркестре на заменах. И мне это страшно не нравилось. Я понимал, что это лучшая работа, на которую я могу рассчитывать в жизни, что если я буду много и тяжело работать, если все сложится, то у меня есть шанс получить работу где-то в подобном оркестре… А мне сама работа не нравится. Изо дня в день, из года в год играть в оркестре чужую музыку так, как это видит дирижер…
И я с ужасом понимал, что вот я вполне могу просидеть еще сорок лет на этом стуле. И все? Вот он, мой стул?
Мой педагог Дэвид Нун, а я тогда учился композиции, как-то спросил: «Почему ты такой грустный?» Я рассказал. Он задумался и спросил: «А чего ты хочешь?»
Я подумал и ответил , что хочу играть на тромбоне, потому что очень люблю этот инструмент, но хочу играть свою музыку…
Он пожал плечам и ответил : «Играй».
Я засомневался - я же вменяемый человек, я же понимаю, что надо зарабатывать деньги, чтобы было, что есть...
А он мне – не заморачивайся, ты готов жить в студии или однокомнатной квартире, но заниматься именно тем, чем хочешь? Значит, занимайся, с голоду не умрёшь, я тебе обещаю!
Я начинал свои сольные концерты в шведском заполярье. Там есть такая форма - дневной концерт. Люди приезжают в город за покупками, а артисты театра в обеденное время выступают перед зрителями, пока те едят.
И однажды предложили мне. Я сразу согласился, а потом подумал – а что я буду делать? У меня были какие-то сольные наработки с тромбоном. Но там живут лесорубы. Я не был уверен, что им нужен Прокофьев или Шомберг. Значит, надо было выступать так, чтобы ему, лесорубу, который приехал за покупками, это было интересно…
И я начал работать. Составлять свою программу. Кое-что получается…
- И это кое-что принесло известность и Gran Prix Санкт Петербургского фестиваля «АртОкраина», звание Золотого тромбона Скандинавии и победы в международных конкурсах, гран-при престижных европейских фестивалей…
- Я очень внимательно отношусь к своим зрителям, я стараюсь делать то, что нужно слушателям, но при этом стараюсь не опускать свои стандарты. При всем романтизме я смотрю на мир очень прагматично. Ты выходишь в зал - и что ты им дашь сейчас? Ты вышел в зал, в котором сидят сто, двести, пятьсот человек. И что ты дашь им такого, ради чего они должны потратить свое время и свои деньги? Это как ресторан. Вы все умеете готовить, но зачем-то же вы приходите в ресторан. Это и атмосфера, и что то неизведанное, и какой-то необычный вкус… нужно чтобы человек вышел из зала и ему стало хорошо. Не бывает такого, что «мой зритель меня не понимает». Существуют внутренние стандарты. Есть зрители, они должны прийти с радостью, заплатить деньги и быть довольны, порекомендовать тебя другим, что бы они тоже заплатили деньги. И тоже вышли с чем-то.. И если ты соблюдёшь все вот эти вещи, то, может быть, что-то удастся...
Я играл для эфиопов и в престижных консерваторских питерских залах одну программу. И ее принимали, я горжусь этим.
- Вы играете Гамлета, и не только на тромбоне…
- Да, театр в моей жизни всегда присутствовал. Начать с того, что я родился в театре «Современник». Театр находится, на самом деле, в жилом доме, он, этот дом, сделан буквой П. Современник в одном конце буквы П, а мы – в другом конце жили. Папа уехал в Москву, был инженером, женился на моей маме, и я родился.
Потом я во время учебы немного играл в Ленкоме. Потом , когда уже были написаны и сыграны «Сны Ромео» и «Гамлет», Михаил Левитин пригласил меня в театр играть шута с тромбоном в «Короле Лире», я его и сейчас играю. Потом меня пригласили играть в Короле Лире в Лондон. Премьера была в театре «Глобус», который основал Шекспир. Потом мы поехали в тур по Англии. Шикарный был спектакль. Потом я играл Гамлета на сцене Гамлета в Эльсиноре. Потом кто-то написал, что я специалист по Шекспиру. И меня начали приглашать шекспироведы. Я себя там чувствовал просто как кот среди горностаев…Сидят доктора наук, и я им рассказываю. Я рассказывал очень просто, со своей точки зрения. Шекспировский тетра – он же был совладелец. Вот как вы думаете, он мог позволить, чтобы у него пол зала ушло? Вот чисто финансово? Он же платил актёрам, за все платил. Дотаций никаких не было. Вот и представьте, как он делал свою работу, чтобы у него зрители не уходили.
- Но это же разные виды искусства..
- Когда артист выходит на сцену, он делится энергией. Все остальное лишь инструмент.
Есть техническая разница, но если ты владеешь умением делиться энергией – то все получится. Тем более, что в любом сольном выступлении – большая доля театра. Когда ты на сцене - важно не только уметь играть, не просто самому войти в произведение. Важно пригласить туда зрителя, увести за собой. И неважно, какими инструментами ты для этого воспользуешься…
И сразу вспомнилось: "В монастыре жили мцыри. Одна мцырь сбежала..."
